– Д-давай в аварийном, мать его!.. З-за все уплочено! Р-русские гуляют, понял? Ц-цыган им, вишь ты, подай – в-вот прям щ-щас! К-как мы – смахиваем на цыган?
– Не могу знать, сеньор: в жизни не видал живого цыгана.
– В-вот и я тоже… Ой ты, блин! – (Хватается за голову.) – Ч-чуть не забыл: н-нам же отзвонить велено – ш-штоб встречали!
Извлекает мобильник и набирает номер, записанный на криво оторванном листке; когда на том конце отвечают, принимается читать по складам, тщательно сверяя с бумажкой незнакомые транслитерации:
– Pod-pol-kov-ni-ku Nik-to Ne Pi-shet!
И – уже своим:
– Все, ребята! Одевать костюмы, живо! Наш выход – через десять минут!
Подполковник меж тем откладывает мобильник и бесстрастно объявляет в пространство:
– Внимание! Пятиминутная готовность!
Потом – обращаясь персонально к Робингуду:
– Ну вот, Толян свое дело сделал. Карты ро́зданы – объявляем вист.
– И что ж у нас на руках? Шестерная в пиках?
– Да я бы сказал, скорее мизер… только очень уж дырявый. Впрочем, – тут он кивает на спутниковый телефон, – поглядим, что сейчас придет в прикупе…
Конкассёр принимает сообщение:
– Чартер с Багам? Какого черта!.. Ах, аварийная посадка… Что-о?! цыганский ансамбль?.. Ладно, держите меня в курсе. Конец связи.
Чуть погодя рация дает новый отзвон, капитан опять включается – и в тот же миг по лицу его пробегает нечто вроде судороги…
Подполковник (на том же старофранцузском Анри Филипо):
– Капитан Конкассёр? Рад, что узнаешь… Я в районе аэропорта, вместе с твоими людьми… они пока живы. Хочу вот обменять их на девушку, иначе – сам понимаешь… Ты ведь уже получил сообщение о багамском чартере? Это мой борт… выгонять бензозаправщики на полосу уже поздно. Там на борту цыгане, замечательных достоинств цыгане… Я с тобой свяжусь минут через пяток – а пока жди интересных сообщений от своих людей в аэропорту.
Самолет подруливает прямо к стекляшке аэровокзала. Распахивается боковой люк, и на бетонку начинают шустро выпрыгивать давешние музыканты – они наряжены в камуфляж и лихо заломленные голубые береты. Рассыпаются в цепь и, с инструментами наперевес, маршируют ко входу, наяривая на ходу «Союз нерушимый»; мелодия, в их аранжировке, приобретает несомненные черты новоорлеанских спиричуэлс, однако остается вполне узнаваемой.
Тонтон-макут, занявший позицию у выхода на летное поле, испуганно сдергивает с носа свой опознавательный знак – черные очки, и прячет их в карман. Хватается за рацию:
– Сеньор капитан!!! Тревога!!! Аэропорт захвачен русскими коммандос!.. Да нет, какие тут, на хрен, шутки!
Из распахнутых ворот виллы Бишопа вырывается кавалькада из трех джипов-«широких», набитых вооруженными до зубов тонтон-макутами; у среднего джипа из распахнутой кормовой дверцы простодушно торчат наружу не поместившиеся в салоне крупнокалиберный пулемет и прямоугольный контейнер «Стингера». Старший группы принимает инструкции по рации прямо на ходу, развернув на коленях карту:
– …Так точно, понял: в здание аэропорта не лезть, рассредоточиться, в огневой контакт без приказа не вступать. Наглухо блокировать дальний конец ВПП со стороны подъездной дороги № 3. Конец связи.
По краю пустеющей уже рыночной площади, осененной обшарпанной церковкой в колониальном стиле, медленно, в темпе пешехода, движется уже знакомый нам джип-тойота с тонтон-макутами; пассажиры его неподвижны, как вырезанные из дерева скульптуры, – двигаются («раз-два-три») лишь их глаза, сканируя толпу. Старший группы, Бенджи, только что выслушал сообщение по рации и, коротко бросив водителю: «Двигай к Западному шоссе, в темпе», оборачивается к наблюдателям:
– Приказ всем мобильным группам в городе: прервать патрулирование и срочно стягиваться к аэропорту. Достаньте-ка из-под сиденья газонокосилки: сеньор капитан полагает, что там будет жарко – одними волынами не обойдемся…
Краткая деловитая суета на заднем сидении.
– Кто это там делает пальцы веером – колумбийцы? Или федералы? – предметно интересуется один из задних головорезов, вставляя магазин в автомат.
– Разберемся… – пожимает плечами старший.
В аэропорту – легкое столпотворение: музыканты нежатся в лучах нечаянной славы… ну, пусть не славы – известности, все равно хорошо. Слетевшиеся неведомо откуда, как мухи на свежее дерьмо, репортеры напористо подносят ко рту импресарио, нацепившему на погоны по три генеральских звезды, черные фаллосы своих микрофонов (ах, дедушка Фрейд…):
– Маэстро э-э-э… Баджио? – с чем связан столь странный выбор сценических костюмов?
– Это каприз нашего антрепренера. Он пожелал, чтобы мы приняли участие в здешнем карнавале, нарядившись русским спецназом …
Общий хохот.
– Маэстро Баджио, – это уже другой, с одним диктофоном: чувствуется, серьезный человек, – по сведениям, поступившим в распоряжение нашего издания, сегодня спецслужбы нескольких великих держав проводят на Карибах скоординированную акцию по борьбе с наркобизнесом и незаконной отмывкой денег. Каковы будут ваши комментарии?
– Никаких комментариев. Мы-то тут при чем? Да и в любом случае, – (Приосанившись, с небрежным мановением руки.) – наш АНСАМБЛЬ всегда действует сам по себе…
Снова хохот. Репортер с диктофоном кивает и что-то быстро строчит в блокноте; на физиономии у него написано полное удовлетворение. Другой, отойдя в сторонку, заныривает в телефонную кабинку:
– Шарль? Подымись-ка к Старику: я еще на денек тут задержусь, глядишь – и принесу в клюве сенсацию… пока пусть оформит отпуском без содержания… В любом случае, зарезервируй мне в утреннем номере десяток строк на третью полосу…