– Предложение уплатить налоги с «мерседеса» и двух джипов, трех элитных квартир в Москве общей площадью 815 квадратных метров, двух особняков на Николиной горе, двух вилл – на Багамах и во Флориде, – без запинки отвечает на запрос начальства минер-Швейк, скользя взглядом по графам документа. – Тут еще насчет банковских счетов – Лихтенштейн, Люксембург…
– Ма-а-алчать!!!
– Слушаюсь! – ест глазами начальство минер; ну не идиот ли?!
Тут уж молчи – не молчи, а телевизионщики-то пашут, как папы Карлы…
– Дай сюда! – вислощекий в сердцах вырывает бумаги из рук болвана-подчиненного; при этом (вот пень криворукий – а еще минер!) веером рассыпаются какие-то фотографии – прямо под ноги братанов-генералов…
– Петр Иваныч! – остолбенело переводит взор с фото на вислощекого – и обратно на фото самый многозвездный из них. – Так ты, выходит, педофил?!
– Фальшивка! – хрипит разом приобретший свекольный окрас вислощекий и хватается за шею, будто в отчаянной попытке растянуть ту удавку, что уже накинул на него суперкиллер по кличке «Кондратий». – Фальшивка, падлой буду! Век воли не видать!
Вокруг него немедля возникает пустое пространство, в коем, судя по реакции зорких соседей, так и кишат бациллы проказы со спидом и прочие мандавошки.
– А насчет виллы во Флориде и лихтенштейнского счета – тоже фальшивка? – проницательно щурится многозвездный.
– Да! – запальчиво выкрикивает жертва «Белой руки». – То есть нет… то есть да!
– С тобой все ясно, – выносит вердикт многозвездный – вид при этом имея столь просветленно-неприступный, что всякому должно быть ясно: уж сам-то он живет на одну зарплату, ну – плюс лекции на юрфаке… Тут откуда ни возьмись выныривает его адъютант с почтительно протянутой трубкой спутникового телефона правительственной связи. Многозвездный обменивается с невидимым собеседником несколькими тихими репликами, после чего громко и с явным удовольствием произносит:
– Да вот он тут, рядом стоит – собственной персоной! Передать ему трубку? Слушаюсь!
Повинуясь кивку многозвездного, трубка откочевывает в липко вспотевшую десницу вислощекого.
– Я… Так точно… Но майор Лемберт уволен из рядов… за поступки, порочащие честь офицера милиции… служебное расследование не возбуждали, но… так точно… никак нет… как можно!.. Нынче же после обеда… в смысле – немедля!
Адъютант вежливо извлекает трубку из ослабевшей генеральской длани – а то еще, неровен час, обронит… Трубка сия – заметим – оказала, похоже, на вислощекого поистине волшебное терапевтическое воздействие: оттянула кровь так, что свекольный оттенок исчез с его физиономии без следа, и инсульт (до которого было рукой подать) генералу уже явно не грозит. Правда, теперь генеральскую физиономию вместо свекольной красноты заливает такая огуречно-зеленоватая бледность, что впору задуматься уже не об инсульте, а об инфаркте, но тут уж ничего не попишешь: любое лекарство имеет побочные эффекты…
– Так ты решил идти? – нарушает наконец молчание Подполковник.
– Да.
– Они убьют тебя, Боря, – тут «Nothing personal ». Если, конечно, ты и впрямь не примешь из их рук железяку, сделавшись одним из них…
– Если я не пойду, они убьют Ванюшиного брата. А скольких людей сожрет потом этот их Дракон, мне страшно даже представить…
– Ты решил изменить своему амплуа благородного разбойника и попробовать себя в роли благородного рыцаря?
– Дракона впустили в мир мы, стало быть, и разбираться с ним – нам. Конкретно – мне.
– Поздно…
– Нет. Пока еще остается шанс – последний. И я думаю сделать вот что…
…Некоторое время Подполковник сидит в неподвижности, полуприкрыв глаза, – обдумывает план Робингуда.
– Что ж, – поднимает он наконец взгляд на атамана, – это настолько глупо, так фантастически, запредельно наивно, что и вправду может сработать!.. Да, Дракона ты, может, и убьешь – но остаться в живых самому это тебе не поможет ни на грош; скорее наоборот. Это ты понимаешь?
– Да. «Делай что должно – и будь что будет»… Техническую подготовку операции возлагаю на вас. Вопросы?
– Да какие уж тут вопросы…
– Ну и ладненько. Пойду-ка я в город, погуляю… напоследок. Встречаемся завтра, на обычном месте.
– Боря!.. А может, все-таки…
– Нет. Если что – командование примешь ты. До завтра!
Робингуд неспешно и без видимой цели шагает по многократно изломанным, круто падающим к Москве-реке переулкам между Плющихой и Саввинской набережной. Разглядывает забавные особнячки и купеческие доходные дома, проходит во дворы, где не требуется особых спиритических талантов, чтобы вызвать дух поленовского «Московского дворика». Спускается на пустынную набережную, некоторое время с затаенной усмешкой глядит на север, в сторону Бородинского моста: «…И пораженье от победы ты сам не должен отличать». Вновь возвращается в переулки. Жарко; неопрятные комья тополиного пуха покоятся под бордюром тротуара как умирающие медузы, выброшенные штормом на прибрежную гальку.
– Знаешь, ты сегодня какой-то не такой…
– Лучше? или хуже?
– Не знаю… Ты слишком уж нежен со мною – будто прощаешься… Я стала тебе в тягость?
– Совсем наоборот. Но ты угадала – может случиться так, что мы больше не увидимся.
…
– Вот оно как… Это – тот новый боевик твоего сочинения? Чем там кончилось?
– Ну чем может кончиться боевик? – хэппи-эндом, разумеется… А вот дальше, похоже, началась легенда. Такие дела.
«Коней они пропили…»
Сергуня и Олежек банку держат классно, но доза все же сказывается, особенно на Олежеке. Майора же хмель не берет вовсе – так иной раз бывает; просто потом будет щелчок – и отрубится разом, вмертвую.